Имперская графиня Гизела - Страница 75

— Было бы лучше, если бы ты смотрела на вещи с менее возвышенной точки зрения!

— О, папа! Не повторяй этих слов! — прервала она его умоляющим голосом. — Ведь я уже узнала вчера, что у нее не было сердца.

— Не было сердца? — он улыбнулся, и лицо его приняло отвратительное выражение. — Не было сердца? — повторил он. — Как понять твои слова, дитя мое?

— Она не была добра к несчастным, она хотела натравить собак на бедных, просивших ее помощи.

Министр снова вскочил с места, но на этот раз в порыве сильного гнева. Он топнул ногой, и с его губ, казалось, хотело сорваться проклятье.

— Кто наговорил тебе все эти пустяки? — сказал он злобно.

Он вдруг увидел, что находится еще дальше от цели, чем с самого начала; он увидел, что эту детски чистую душу нелегко загрязнить пошлой житейской правдой и неразборчивым миросозерцанием света.

— Хорошо же, — сказал он после некоторого молчания, садясь около нее, — если это тебе так нравится, то скажем, что бабушка была святыней принца, который любил ее так нежно, что однажды составил духовную, по которой делал своей наследницей графиню Фельдерн, и совершенно отказывался от своих родственников.

Лицо молодой девушки вдруг оживилось.

— Она, конечно, протестовала всеми силами против такой несправедливости, — прервала она его, задыхаясь от волнения, но с полной уверенностью.

— О, ребенок! Нет, дело было совсем иного свойства… Я, впрочем, должен предупредить тебя, что весь свет разразился бы гомерическим смехом, если б твоя бабушка вздумала действовать в твоем духе… Против получения полумиллиона не так-то скоро протестуют, душа моя!.. И в том отношении, что бабушка приняла предлагаемое ей наследство, она совершенно права.. Не прав был он, принц!.. Но теперь нам придется коснуться одного пункта, которого и я не могу извинить.

— Но, папа, я лучше готова умереть, чем касаться этого пункта! — проговорила девушка жалобным голосом.

Лицо ее покрылось смертной бледностью, губы дрожали и голова ее опустилась на подушку дивана.

— Дорогое дитя мое, умирать не так легко, как тебе кажется… Ты будешь жить, даже если и выслушаешь рассказ мой об этом темном пункте, и если послушаешь моего совета, то тебе представляется возможность скоро предать его забвению… Таким образом, завещание принца написано было уже несколько лет, и его отношение к твоей бабушке ничем не возмущалось до тех пор, пока его не расстроили злые сплетни — нередко случалось, что они совершенно расходились в ссоре друг на друга.. Так, в одну из таких минут, графиня Фельдерн давала в Грейнсфельде большой бал-маскарад — принца там не было… Вдруг среди ночи бабушке было объявлено, что принц Генрих умирает, — кто сообщил ей это известие, никому до сих пор неизвестно. Она оставляет бальную залу, бросается в экипаж и едет в Аренсберг — мать твоя, в то время семнадцатилетняя девушка, которую принц любил, как отец, сопровождает ее…

Он замолк на минуту.

Дипломат как бы колебался. Он взял флакон и поднес его к лицу молодой девушки, прислонившейся к подушке дивана.

При этом движении Гизела подняла голову и оттолкнула его руку.

— Мне не дурно — рассказывай далее, — проговорила она быстро, с необыкновенной энергией. — Не думаешь ли ты, что очень сладко чувствовать себя под пыткой!

Взгляд, полный страдания, метнули в его сторону ее карие глаза.

— Конец недолго рассказывать, мое дитя, — продолжал он глухим голосом. — Но я должен тебя просить настоятельно не терять головы — ты теперь похожа на помешанную… Ты должна подумать, где ты и что сегодня и у стен есть уши!.. Принц был при последнем издыхании, когда графиня Фельдерн, едва переводя дух, бросилась к его постели; но у него все еще оставалось настолько сознания, чтобы оттолкнуть ее, — он, должно быть, сильно был озлоблен против этой женщины… На столе лежало второе, только что оконченное завещание, подписанное умирающим, Цвейфлингеном и Эшенбахом, которые находились при принце; по завещанию этому все наследство переходило к княжескому семейству в А… Я сам в этот роковой час находился по дороге в город, чтобы призвать князя к постели умирающего для примирения… Принц умер с проклятием на устах против бабушки, а полчаса спустя по соглашению с Цвейфлингеном и Эшенбахом, новое, только что написанное завещание принца брошено было ею в камин — и она сделалась наследницей умершего.

Из груди девушки вырвался полукрик-полустон, и прежде чем министр в состоянии был помешать, Гизела вскочила, распахнула окно, отдернула жалюзи, так что лучи заходящего солнца разлились пурпуровым светом по стенам и паркету.

— Повтори мне при дневном свете, что бабушка моя была бесчестная женщина! — вскричала она, и ее нежный, мягкий голос оборвался рыданиями.

Как тигр бросился министр к девушке и оттащил ее от окна, зажав ей рот своими бледными, костлявыми пальцами.

— Сумасшедшая, ты умрешь, если сейчас же не замолчишь! — прошипел он сквозь зубы.

Он усадил ее на софу — закрыв лицо руками, она опустилась между подушками… Минуту он стоял перед ней молча, затем медленно подошел к окну и снова запер его. Ноги его неслышно ступали по ковру, который он только что попирал с такой яростью, и руки, которые с такой грубой силой только что трясли нежные плечи молодой девушки, теперь с безукоризненно аристократической мягкостью покоились на руке падчерицы.

— Дитя, дитя, в тебе скрыт демон, который в состоянии превратить в бешенство всякое мирное расположение духа, — произнес он, нежно отводя руки ее от лица. — Безрассудная!.. Под влиянием ужаса ты заставила язык мой произносить слова, которые совершенно чужды моему сердцу… Ты сильно встревожила меня, Гизела, — продолжал он строго. — Вся эта болтающая, смеющаяся толпа с лестью и медом на устах, наполняющая теперь замок, увидела бы себя оклеветанной и оскорбленной, если бы твой неожиданный крик достиг ее уха… Вся эта жалкая сволочь во прахе лежала перед блистательной графиней Фельдерн — и отличным образом употребляла свое время, пожирая богатства сиятельной красавицы. Но тем не менее в этом кругу все убеждены, — разговаривая, конечно, лишь шепотом об этом предмете, — что наследство Фельдернов незаконно.